ПОСЛЕДНЕЕ ВОЗВРАЩЕНИЕ
Александру Александровну Пурцеладзе похоронили на царскосельском кладбище в Пушкине, который она называла городом
своего детства.
Давным-давно она рассказывала, как маленькой девочкой увидела в Екатерининском парке мраморную статую, оскверненную скабрезными словами, и как, сняв майку, долго мыла и стирала майкой эти надписи. История запомнилась. Быть может, еще и потому, что любимый многими поколениями преподаватель русской литературы Сан-Санна (так называли ее студенты ЛГИТМиКа,
ныне Санкт-Петербургской академии театрального искусства) незаметно, но неуклонно стирала с нас наносное, расхожие штампы в отношении не только к литературе, дурно преподнесенной в школе, но и в восприятии жизни.
Я отлично помню свое первое впечатление от встречи с ней. На вступительном экзамене — сочинении в аудитории на Моховой — было зябко, нервы абитуриентов напряжены. Но вот в комнату вошла веселая седая женщина (седина контрастировала со смуглым молодым лицом и молодыми смеющимися глазами). Первое, что она сделала, был фокус-покус, в руках у экзаменатора появилась узенькая шпаргалка, написанная бисерным почерком, в развернутом виде «шпора» тянулась и тянулась, метр за метром. «Если кто-то принес такую же, — объявила Сан-Санна, — сразу ставлю пятерку». Атмосфера разрядилась, и все приступили к делу с воодушевлением.
Конечно, русская литература — не профилирующий предмет в театральном институте. Но мало кто из педагогов ЛГИТМиКа был
столь артистичен, как Александра Александровна. Она преподавала артистично, замечательно читала стихи. Любую обязаловку
Сан-Санна превращала в праздник. Ну, например, участие в демонстрации по поводу очередной годовщины ВОСР. На Дворцовую площадь пускали по очереди, наша колонна должна была плестись где-то в конце. А потому несколько часов шло на перетаптывание где-нибудь в районе улицы Чайковского. И вот помню: все делают громадный круг, в нем студент Миша Мархолиа и Сан-Санна плывут в лезгинке. Как она танцевала! И как заражала всех вокруг! Ноги сами просились в пляс.
А как она пела! В шестидесятых под лестницей на Моховой кто-то обязательно бренчал на гитаре. Пели на переменах, в компаниях. Но перепеть Сан-Санну мало кому удавалось. У нее была своя манера, чудесный нежный тембр. Главное, наверное, не природная музыкальность и артистизм, а особое настроение, передававшееся слушателям. Это было время Окуджавы и Галича, Кима и Матвеевой. Но Сан-Санна умела превратить даже какую-нибудь дурацкую скороговорку в маленький шедевр: «Жили-были Миша с Мышей, Миша Мышу обожал. Крыла Мыша замшей крышу, Миша плюшем торговал» с припевом: «Улица Шамшева, улица Шамшева, улица Шамшева где-то за углом». Никогда не забуду, как щемяще пела она русскую песню: «Когда будешь большая, отдадут тебя замуж» или «А как первая любовь — она сердце жжет…» Окуджавы. Она любила русские романсы, и, не будь Сан-Санны, мы скорее всего так и не узнали бы о потрясающем даре Валерия Агафонова, без нее не появились бы его удивительные пластинки, которыми и сегодня нельзя не заслушаться.
Лекции ее были увлекательными. Одним из ее «коньков» следует назвать русский романтизм. Когда я много лет спустя оказалась в Дербенте, вспоминала ее лекцию о Бестужеве-Марлинском, искала его следы. Как нам, студентам 60-х, хотелось верить в легенду, что он не погиб, а стал кавказским абреком Искандером. Александра Александровна понимала русскую литературу как свод этики и стремилась преподать студентам не литературоведческую концепцию, а «руководство» к жизни. Не случайно к ней шли за советом, исповедовались, и она никогда не позволяла себе отмахнуться от порой достаточно назойливых просьб разобраться в девичьей сердечной смуте.
Сегодня ее душевная широта кажется непостижимой. Тем более что среди исповедовавшихся было немало стукачей и стукачек. На нее писали доносы, что читает нелитованные стихи, попросту антисоветские. К чести руководства кафедры и института Сан-Санну сберегли, не уволили, не дали хода делу, в те времена донос грозил в худшем случае — кутузкой, в лучшем — запретом на профессию. Но она продолжала быть собой, читать то, что считала нужным. От кого же еще узнают студенты о Бродском, где прочтут его стихи? Она приглашала в институт Наума Коржавина, на лекциях появлялся поэт Герман Плисецкий.
Все, что она делала, было, конечно, продиктовано не только культуртрегерством. В юности человек одинок, и Александра Александровна объединяла молодых людей, становилась центром институтской семьи. Каждый курс казался ее любимым. Почти каждый ее студент думал, что он — особенный, раз на него обратила внимание сама Сан-Санна. Хотя у Пурцеладзе был глаз-алмаз, она умела предвидеть судьбу ученика. Помню, как она обращала наше внимание на Юрия Погребничко. «Это будет гениальный режиссер», — уверяла Сан-Санна.
Она была рождена для телевидения. Несколько лет подряд вела Турнир «СК» — конкурс для старшеклассников. Не секрет, что телевидение необыкновенно быстро исчерпывает возможности ведущего. Александра Александровна и в студии, и с экрана заряжала создателей, участников программы и телезрителей какой-то особой, свойственной ей позитивной энергией, несокрушимым темпераментом. И как жаль, что той программе пришел конец. В будущем ТВ не баловало Пурцеладзе. В конце девяностых выходила передача «Город моего детства», и в этом цикле ее появление на экране было настоящим событием.
Когда я навещала Сан-Санну, всегда поражалась ее осведомленностью о судьбах своих учеников, а сколько их было за 50 лет работы? Сотни человек. Она совмещала себя со всеми и до конца жизни сохраняла интерес к людям, верность друзьям (многие из которых у нее учились).
Она была давно больна, но о своих болезнях говорила всегда с юмором. И чуть болезнь отпускала, Сан-Санна вновь появлялась в институте. Иногда, приезжая в Питер, я провожала ее после лекций, и каждый раз болело сердце, когда при мне она по привычке втискивалась в переполненный пассажирами троллейбус. В последнее время студенты приходили учиться к ней домой. Она худела на глазах, становясь все более хрупкой. Любила посмеиваться над своим грузинским носом, лицо истончалось, и она все больше становилась похожей на птицу. Как ни был тяжел последний учебный год, Сан-Санна его довела до конца. Летом ей становилось все хуже и хуже. Но она не жаловалась и все спрашивала: как дела у того, другого из ее учеников. Пережить август ей не удалось. Отпускное время не дало возможности многим ее бывшим студентам проститься с Сан-Санной.
Она завещала похоронить себя в Царском Селе. «Но ближе к милому пределу мне все б хотелось почивать». Здесь прошло ее детство. Здесь ее школа, бывшая гимназия, где когда-то училась Анна Ахматова. В этой школе преподавала мама Александры Александровны Людмила Васильевна (тоже русскую литературу). Сан-Санна — наследница по прямой. Линия эта не прервалась, ее дочь Алла тоже стала преподавателем.
Мало кто знал, что Александра Александровна писала стихи. Они как личный, потаенный дневник. И одновременно — завещание, прощание с земной жизнью.
«Чего не сказала — уже не скажу». Как больно читать эти строки!
2005 г.
